Раннее утро ранней осени. Воздух, переполненный туманом, светится бледно-серым так, что слепит непривычный взгляд. Видны только размытые очертания стен, а от крыш и вовсе остаются одни только тени, выступающие из облаков тумана. Улица настолько же чиста и опрятна, насколько заброшена и забыта людьми. По ней в такой час ходит только один парень. Аккурат в 7:30, прямо среди дороги вырисовывается фигура сама похожая на тень: тонкая и высокая, с настолько неопределенными очертаниями, что и не сразу определишь, что она человеческая. Темное пальто, целиком состоящее из заплаток, распахнуто настежь, вокруг шеи несчетное количество раз обмотан шарф, края которого все равно чуть ли не влачатся по асфальту. Длинные темные волосы спутаны и всклокочены, они лезут не только в лицо молодому человеку, но и, кажется, пытаются срастись с лоскутами тумана и табачным дымом, но нет – они не сходятся мастью, и белые задиры отторгают их. Дым шлейфом тянется за темной фигурой, из-за чего даже может показаться, что весь туман на улице родился на тлеющем конце папиросы.
Молодой человек стремительно приближается к самому убогому на вид зданию, плотно зажатому между двумя относительно новыми строениями, припоминая на ходу, с каким трудом ему удалось отбить эту каморку у алчных акул недвижимости. Они все равно прогорели бы со всеми своими залами игровых автоматов. Это и стало решающим доводом в пользу Рейнхарда в бесконечной череде попыток подкупить, угрожать, лгать и манипулировать. Он не без удовольствия подумал, что не потратил при этом ни гроша. Нет, он не был скуп, и дело даже не в том, что у него ни гроша и не было, сколько он вообще себя помнил. Его до икоты забавлял тот факт, что ему удалось заставить прислушаться к словам людей, которые разговаривали исключительно числами. Забывшись, Рейнхард с силой распахнул дверь. Одну из тех дверей, которые выглядят так мило и привлекательно, что любое заведение, на пороге которого есть такая, не нуждается в рекламе – руки тянутся просто открыть её, а там уже ничего не поделаешь, приходится заходить. Однако, в данном случае все усугублялось звуком, с которым она открывалась. В атмосфере сонливости и умиротворения этого и каждого утра он был похож на сход лавины, мнущей под собой лесные массивы. Открывая её, Рейнхард каждый раз ощущал на своем затылке осуждающий взгляд всего мира и обещал себе завтра быть тише и дверь просто выбить. Зажмурив глаза в ожидании страшного, он медленно закрывает очаровательную дверь, отчего в оглушительном скрипе и треске только появляются недолгие паузы, переполненные немой угрозой следующего схода лавины.
Фактически на этом самая ответственная часть трудовых будней таксидермиста Рейнхарда заканчивалась. Как всегда после того, как стон последнего пострадавшего дерева стихал, он несколько мгновений вглядывался в комнату. Ему казалось, что чучела могучих зверей, стоявших вдоль стен, между высокими тяжелыми шкафами, заполненными их меньшими собратьями, в его отсутствие начинали двигаться и обустраивать своё жилище, как им вздумается. На полу появлялись свежие царапины, обои на стенах то тут, то там покрывались трещинами и ссадинами, да и в шкафах невозможно было раз и навсегда навести порядок. Рейнхард счел бы это плодом своего воображения, если бы не белки. Белки оказывались каждый раз не там, где он их оставлял. Эти неугомонные создания, казалось, обращались с опилками в своем теле не хуже чем некогда с веретенами живых мышц. Рейн, в прочем, только улыбался этому всякий раз и проходил вглубь комнаты, к своему столу. Некоторое время он возвращал чучела белок на прилавок, не досчитася одной или двух особо непоседливых, затем откинулся на спинку своего кресла и, запустив руку в шерсть стоявшего неподалеку пса - чьего-то усопшего питомца - задремал.
На одной из покатых крыш, надежно скрытых туманом, на крыше дома напротив лавки чучельника Рейнхарда сидели двое. Совершенно разные, между ними было только одно сходство: улыбки. В них было слишком мало от человеческого, так мог улыбаться только тот, кто способен улыбаться чему угодно. Это были улыбки ангелов. Люди с ангельскими улыбками наблюдали за третьей фигурой, направлявшейся прямиком к злокозненной двери-соблазнительнице.
- Что ты видишь? – тихо спросил один из них, высокий, статный светловолосый юноша с кожей окрасом мало отличавшейся от окружающего тумана.
- Это не тот ли проповедник, о котором ты все время говоришь? – поинтересовался совсем юный мальчик с глазами цвета угля и длинными черными волосами .
-Да.
-Этот человек столько раз лгал нам, что я и слышать про него не хочу. Он заслужил все и каждое свое душевное терзание. – надул губы мальчик.
-Хм… - неодобрительно покосился на мальчика старший товарищ - Но если ты надел на лошадь шоры, ткнул ей в бок шпорой и отпустил поводья, не надейся, что она вернется к тебе, не заблудившись и не покалечившись. Я поздно понял, что он и в самом деле старается, просто раскаивается не перед теми людьми и просит не о том. Поэтому он здесь. Как мало надо для настоящего изменения в человеке. – добро усмехнулся высокий юноша.
-Твой тон полон непонятного мне оптимизма и воодушевленности. Мне кажется, в жертву этому изменению была принесена жизнь ни в чем не повинного пса. Что мы здесь делаем вообще? –по-прежнему супился и щетинился темноволосый.
-Это было удачное стечение обстоятельств, согласен, но о жертве и речи не идет, мой друг… А как по-твоему, что мы здесь делаем? – спросил первый и, не дожидаясь ответа продолжил сам: - Я хочу показать тебе, насколько это мало. И как много мы получим. Когда жизнь покажется тебе невыносимо сложной, я хочу, чтобы ты вспомнил этот урок, и пришел к этому человеку.
-К этому неудачнику? К психопату-чучельнику!? Да ни за что!
Светловолосый рассмеялся:
- Просто наблюдай.
Рейнхарда разбудили подземные толчки, белая волна захлестнула его и впечатала в ствол дерева, прогнувшегося со знакомым до боли скрежетом, захрустели кости. От неожиданности он подскочил в своем кресле и непроизвольным движением выдрал внушительных размеров клок шерсти из стоявшего рядом чучела пса. Заметив это, и нежданный клиент, и Рейн одновременно вскрикнули и встретились безумно испуганными взглядами.
- Как Вы сюда попали? – невпопад вскликнул Рейнхард, решив, что непременно должен начать разговор первым и перехватить инициативу в склоке, что из него непременно выйдет.
Вошедший отступил на шаг назад и рассеянно повел рукой в сторону входа, не отрывая глаз от руки таксидермиста, по-прежнему сжимавшей клок шерсти его собаки:
- Дв-две… - запинаясь, произнес он.
- Ах, дверь… - протянул, догадавшись, Рейнхард и задумался о кувалдах, пожарах и баллистических ракетах. Сконцентрировавшись, он не без труда вспомнил, что через эту дверь обычно входят клиенты, и растянулся в приветственной улыбке. Это было чудовищной ошибкой – увидев страшный, хищный и насмешливый оскал, клиент сделал ещё два шага назад и даже развернулся к двери, но тут же поморщился, представив, что будет, если он её откроет. Повернувшись обратно, он сглотнул и, стараясь не смотреть в лицо таксидермисту, пролепетал:
- Вы изувечили Кертиса. – затем сжал ладонь в кулак, дрожащим пальцем указал на чучело и сказал громко, хоть и излишне истерично: - Вы изувечили собаку миссис Гаррис!
-Скажете тоже, я ведь специалист! Я залатаю его сию же секунду.
- Это была такса!
- Ээээ… - покосился на свое творение Рэйнхард.
- Как Вы вообще умудрились сделать из неё добермана?
- Ээээ… - не осознав в полной мере, в чем заключается претензия, снова протянул Рейнхард.
В поисках хоть какого-нибудь ответа его глаза забегали по комнате: лось, лисы и волки остались безучастными, взгляд остановился на медведе. На его голове сидела белка. Сознание Рейнхарда резко покачнулось, его затрясло, он схватился за голову:
- Боже, нет, только не сейчас, только не опять.
- Что же теперь будет? Как мне идти к бедной старушке Гаррис с этой машиной-убийцей вместо её милого Кертиса? – проигнорировал надвигающуюся угрозу пришедший.
Рейн резко отнял руки от лица и, перевесившись через стол, непостижимым образом оказался лицом к лицу с клиентом. Того взяла оторопь от вида резко изменившихся глаз собеседника. На него смотрел сам Тлен: темный матовый блеск, за которым скрывается пламя.
- Вы её спросили, кем она хотела быть? - процедил Рейнхард с мрачной и бесстрастной угрозой в голосе: - Старушке Гаррис это бы не понравилось, верно? Как можно ждать мнений от тех, кого мы любим иметь?
Он снова отъехал назад, одним шагом взобрался на свой стол и так же легко спустился вниз:
- Меня!.. Меня кто просил этим заниматься? – он развел руками в стороны, как бы демонстрируя все плоды своей деятельности – Я – таксидермист! Я обожаю это слово. Я здесь потому, что оно меня привлекло. А ещё я криптозоолог и эквилибрист; меня неудержимо влечет криптография и симеотика; я одержим десятками фобий и прочих нервных расстройств только потому, что я, сколько я только могу вспомнить, больше всего на свете любил интересные слова! Ну скажите мне, кто меня просил?
Клиент сжимался на глазах. Он не имел ни малейшего представления, куда ему бежать и где прятаться, но больше всего хотелось оказаться в каком-нибудь далеком отсюда укромном месте. Он предпринял последнюю попытку урезонить явно свихнувшегося таксидермиста:
- Просто сделайте свою работу, Вам щедро заплатят, я обещаю.
- Белки… - Рейнхард будто бы и не заметил его слов, только лицо его ещё больше ожесточилось: - Вы знаете что-нибудь про белок?
- Они быстрые. – сказал первое. Что пришло в голову перепуганный не на шутку клиент.
- Да, именно! Они быстрые! Они… быстрые… - сбавил обороты Рейн и затрясся в бесслезных гулких рыданиях, вспомнив, как утром расставлял их неподвижные тела на прилавке.
- А медведи? А волки!? – снова взвился он, выпрямившись во весь рост: - Они не будут жить с человеком, убившим их. Я Вам это говорю! Пока я делаю их чучела, даю им вторую жизнь, они будут делать то, что сами захотят, а не то, что с них требуют. Ровно так, как такса, бывшая в душе доберманом, не станет терпеть старуху, обожавшую её иметь, после смерти. Ровно так, как это делаю я… - снова затрясся Рейн – Сколько помню себя… Никто меня не просил…
Клиент начинал понимать и слегка расслабился, даже позволил себе заговорить:
- Я проповедник. Я ненавижу любые догмы и не признаю рукотворное священным. – осознав, что возможно сам впервые по-настоящему исповедовался вот этому самому жалкому, насквозь больному чучельнику из самой пропащей лавки всего города, он прикрыл глаза ладонью. Наплевав на злокозненную дверь и не услышав её треска и скрежета, он выбежал прочь, с вихрящимся и бурлящим хаосом в голове, из которого ему предстоит заново строить добрую половину своего мира. Когда он оказался на улице, прохлада постепенно рассеивавшегося тумана успокоила его. Он знал, что завтра не станет читать прихожанам ни одного стиха из Писания. Завтра он расскажет им свою сказку о чучельниках, истинных желаниях, злокозненных дверях и о том, как приходит раскаяние.
- Что за?.. – не поверил своим глазам черноволосый мальчик на крыше: - Это же?..
- Да, это улыбка. И она почти не человеческая. – воссиял его наставник.
Рейнхард, не в силах унять дрожь, присел на край стола и уперся в него руками. На окутанном непослушными волосами лице виднелась неверная, дерганная улыбка, рядом с которой блестела извитая тропа слез. Пару раз он сипло всхлипнул. Эта улыбка не имела ничего общего с миром за этой треклятой дверью, даже с нечеловеческим, слишком она была изломана. Теплая и мягкая лапа стоявшего неподалеку медведя опустилась на его плечо. Рычащий бас ободряюще прогудел:
- Ты все правильно сделал, Рейн. Ему надо было понять.
-Спасибо… - прерывисто прошелестел в ответ таксидермист Рейнхард – Спасибо, я знаю. Ведь это моя работа.